Афганистан - Тысяча и одна ночь

23 октября 2010


Оглавление:
1. Тысяча и одна ночь
2. Содержание
3. Издания текста

Сказки Тысячи и Одной Ночи — памятник средневековой арабской и персидской литературы, собрание рассказов, объединённое историей о персидском царе Шахрияре и его жене по имени Шахразада.

История создания

Вопрос о происхождении и развитии «1001 ночи» не выяснен полностью до настоящего времени. Попытки искать прародину этого сборника в Индии, делавшиеся его первыми исследователями, пока не получили достаточного обоснования. Прообразом «Ночей» на арабской почве был, вероятно, сделанный в X в. перевод персидского сборника «Хезар-Эфсане». Перевод этот, носивший название «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь», был, как свидетельствуют арабские писатели того времени, очень популярен в столице восточного халифата, в Багдаде. Судить о характере его мы не можем, так как до нас дошёл лишь обрамляющий его рассказ, совпадающий с рамкой «1001 ночи». В эту удобную рамку вставлялись в разное время различные рассказы, иногда — целые циклы рассказов, в свою очередь обрамленные, как например «Сказка о горбуне», «Носильщик и три девушки» и другие. Отдельные сказки сборника, до включения их в писанный текст, существовали часто самостоятельно, иногда в более распространенной форме. Можно с большим основанием предполагать, что первыми редакторами текста сказок были профессиональные рассказчики, заимствовавшие свой материал прямо из устных источников; под диктовку рассказчиков сказки записывались книгопродавцами, стремившимися удовлетворить спрос на рукописи «1001 ночи».

Гипотеза Хаммер-Пургшталя

При исследовании вопроса о происхождении и составе сборника европейские учёные расходились в двух направлениях. Й. фон Хаммер-Пургшталь стоял за их индийское и персидское происхождение, ссылаясь на слова Мас’удия и библиографа Надима, что староперсидский сборник «Хезâр-эфсâне», происхождения не то ещё ахеменидского, не то аршакидского и сасанидского, был переведен лучшими арабскими литераторами при Аббасидах на арабский язык и известен под именем «1001 ночи». По теории Хаммера, перевод персидского «Хезâр-эфсâне», постоянно переписываемый, разрастался и принимал, ещё при Аббасидах, в свою удобную рамку новые наслоения и новые прибавки, большей частью из других аналогичных индийско-персидских сборников или даже из произведений греческих; когда центр арабского литературного процветания перенесся в XII—XIII века из Азии в Египет, 1001 ночь усиленно переписывалась там и под пером новых переписчиков опять получала новые наслоения: группу рассказов о славных минувших временах халифата с центральной фигурой халифа Гаруна ар-Рашида, а несколько позже — свои местные рассказы из периода египетской династии вторых мамелюков. Когда завоевание Египта османами подорвало арабскую интеллектуальную жизнь и литературу, то «1001 ночь», по мнению Гаммера, перестала разрастаться и сохранилась уже в том виде, в каком её застало османское завоевание.

Гипотеза де Саси

Радикально противоположное воззрение высказано было Сильвестром де Саси. Он доказывал, что весь дух и мировоззрение «1001 ночи» — насквозь мусульманские, нравы — арабские и притом довольно поздние, уже не аббасидского периода, обычная сцена действия — арабские места, язык — не классический арабский, а скорее простонародный, с проявлением, по-видимому, сирийских диалектических особенностей, то есть близкий к эпохе литературного упадка. Отсюда у де Саси следовал вывод, что «1001 ночь» есть вполне арабское произведение, составленное не постепенно, а сразу, одним автором, в Сирии, около половины XV века; смерть, вероятно, прервала работу сирийца-составителя, и потому «1001 ночь» была закончена его продолжателями, которые и приписывали к сборнику разные концовки из другого сказочного материала, ходившего среди арабов, — например, из Путешествий Синдбада, Синдбâдовой книги о женском коварстве и т. п. Из персидского «Хезâр-эфсâне», по убеждению де Саси, сирийский составитель арабской «1001 ночи» ничего не взял, кроме заглавия и рамки, то есть манеры влагать сказки в уста Шехрезады; если же какая-нибудь местность с чисто арабской обстановкой и нравами подчас именуется в «1001 ночи» Персией, Индией или Китаем, то это делается только для большей важности и порождает в результате одни лишь забавные анахронизмы.

Гипотеза Лэйна

Последующие учёные постарались примирить оба взгляда; особенно важным в этом отношении оказался авторитет Эдварда Лэйна, известного знатока этнографии Египта. В соображениях о позднем времени сложения «1001 ночи» на позднеарабской почве индивидуальным, единоличным писателем Лэйн пошёл ещё дальше, чем де Саси: из упоминания о мечети Адилийе, построенной в 1501 году, иногда о кофе, один раз о табаке, также об огнестрельном оружии Лэйн заключал, что «1001 ночь» начата была в конце XV века и закончена в 1-й четверти XVI века; последние, заключительные фрагменты могли быть присоединены к сборнику даже при османах, в XVI и XVII вв. Язык и стиль «1001 ночи», по Лэйну, — обыкновенный стиль грамотного, но не слишком учёного египтянина XV—XVI века; условия жизни, описанной в «1001 ночи», специально египетские; топография городов, хотя бы они были названы персидскими, месопотамскими и сирийскими именами, есть обстоятельная топография Каира поздней мамелюкской эпохи. В литературной обработке «1001 ночи» Лэйн усматривал такую замечательную однородность и выдержанность позднего египетского колорита, что не допускал вековой постепенности сложения и признавал только одного, максимум, двух составителей, которые — или который — в течение недолгого времени, между XV—XVI веками, в Каире, при мамелюкском дворе, и скомпилировал «1001 ночь». Компилятор, по Лэйну, имел в своем распоряжении арабский перевод «Хезâр-эфсâне», сохранившийся с X до XV века в своём старинном виде, и взял оттуда заглавие, рамку и, быть может, даже некоторые сказки; пользовался он также и другими сборниками персидского происхождения и индийского, арабскими воинственными романами времен крестоносцев, наставительными, мнимо-историческими Повестями о Гаруне ар-Рашиде, специально-историческими арабскими сочинениями, полунаучными арабскими географиями и космографиями, устными юмористическими народными побасенками и т. д. Все эти разнородные и разновременные материалы египетский составитель XV—XVI веков скомпилировал и тщательно обработал; переписчики XVII—XVIII веков внесли в его редакций только несколько изменений.

Воззрение Лэйна считалось в учёном мире общепринятым до 80-х годов XIX в. Правда, и тогда статьи де-Гуе закрепляли, с слабыми поправками по вопросу о критериях, старый Лэйновский взгляд на компиляцию «1001 ночи» в мамелюкскую эпоху единоличным составителем, да и новый английский переводчик Дж. Пэйн не отступил от теории Лэйна; но тогда же, с новыми переводами «1001 ночи», начались и новые исследования. Ещё в 1839 г. X. Торренсом была приведена цитата из историка XIII века ибн-Саида, где о некоторых приукрашенных народных рассказах говорится, что они напоминают собой «1001 ночь». Теперь на те же слова и он Саида обратил внимание неподписавшийся автор критики на новые переводы Пэйна и Бёртона.

По основательному замечанию автора, многие культурно-исторические намёки и другие данные, на основании которых Лэйн отнёс составление «1001 ночи» к XV—XVI векам, объясняются как обычная интерполяция новейших переписчиков, а нравы на Востоке не так быстро меняются, чтоб по их описанию можно было безошибочно отличить какой-нибудь век от одного—двух предыдущих: «1001 ночь» могла поэтому быть скомпилирована ещё в XIII веке, и недаром цирюльник в «Сказке о горбуне» начертывает гороскоп для 1255 года; впрочем, в течение двух следующих веков переписчики могли внести в готовую «1001 ночь» новые дополнения. А. Мюллер справедливо заметил, что если по указанию ибн-Саида «1001 ночь» существовала в Египте в XIII в., а к XV веку, по довольно прозрачному указанию Абуль-Махâсына, успела уж получить свои новейшие наращения, то для прочных, правильных суждений о ней необходимо прежде всего выделить эти позднейшие наращения и восстановить, таким образом, ту форму, какую имела «1001 ночь» в XIII веке Для этого нужно сличить все списки «1001 ночи» и отбросить неодинаковые их части как наслоения XIV—XV веков. Обстоятельно такую работу произвели X. Зотенберг и Рич. Бёртон </ref>в послесловии к своему переводу, 1886—1888; краткий и содержательный обзор рукописей есть теперь и у Шовена в «Bibliographie arabe», 1900, т. IV</ref>; сам Мюллер в своей статье также сделал посильное сличение.

Оказалось, что в разных списках одинакова преимущественно первая часть сборника, но что в ней, пожалуй, вовсе нельзя найти тем египетских; преобладают повести о багдадских Аббасидах, да ещё есть в небольшом количестве индийско-персидские сказки; отсюда следовал вывод, что в Египет попал уже большой готовый сборник сказок, составившийся в Багдаде, вероятно, в Х веке и сосредоточенный по содержанию вокруг идеализированной личности халифа Гарун Аль-Рашида; эти сказки были втиснуты в рамку неполного арабского перевода «Хезâр-эфсâне», который был сделан в IX веке и ещё при Мас’удии был известен под именем «1001 ночи»; значит, создана она, как думал Хаммер — не одним автором сразу, а многими, постепенно, в течение веков, но главный её составной элемент — национальный арабский; персидского мало. На почти такую же точку зрения стал араб А. Сальхâний ; кроме того, основываясь на словах Надима, что араб Джахшиярий тоже взялся за составление сборника «1000 ночей», куда вошли избранные персидские, греческие, арабские и другие сказки, Сальхâний высказывает убеждение, что труд Джахшиярия и есть первая арабская редакция «1001 ночи», которая затем, постоянно переписываемая, особенно в Египте, значительно увеличилась в объёме. В том же 1888 году Нёльдеке указал, что даже историко-психологические основания заставляют в одних сказках «1001 ночи» видеть египетское происхождение, а в других — багдадское.

Гипотеза Эструпа

Как плод основательного знакомства с методами и исследованиями предшественников, появилась обстоятельная диссертация И. Эструпа . Вероятно, книгой Эструпа пользовался и новейший автор истории араб. литерат. — К. Броккельманн ; во всяком случае, предлагаемые им краткие сообщения о «1001 ночи» близко совпадают с положениями, разработанными у Эструпа. Содержание их следующее:

• нынешнюю свою форму «1001 ночь» получила в Египте, больше всего в первый период владычества мамелюков.

• Вся ли «Хезâр-эфсâне» вошла в арабскую «1001 ночь» или только избранные её сказки — это вопрос второстепенный. С полной уверенностью можно сказать, что из «Хезâр-эфсâне» взята рамка сборника, Рыбак и дух, Хасан Басрийский, Царевич Бадр и царевна Джаухар Самандальская, Ардешир и Хаят-ан-нофуса, Камар-аз-заман и Бодура. Эти сказки по своей поэтичности и психологичности — украшение всей «1001 ночи»; в них причудливо сплетается действительный мир с фантастическим, но отличительный их признак — тот, что сверхъестественные существа, духи и демоны являются не слепой, стихийной силой, а сознательно питают дружбу или вражду к известным людям.

• Второй элемент «1001 ночи» — тот, который наслоился в Багдаде. В противоположность сказкам персидским багдадские, в семитском духе, отличаются не столько общей занимательностью фабулы и художественной последовательностью в её разработке, сколько талантливостью и остроумием отдельных частей повести или даже отдельных фраз и выражений. По содержанию это, во-первых, городские новеллы с интересной любовной завязкой, для разрешения которой нередко выступает на сцену, как deus ex machina, благодетельный халиф; во-вторых — рассказы, разъясняющие возникновение какого-нибудь характерного поэтического двустишия и более уместные в историко-литературных, стилистических хрестоматиях. Возможно, что в багдадские изводы «1001 ночи» входили также, хоть и не в полном виде, Путешествия Синдбада; но Броккельман полагает, что этот роман, отсутствующий во многих рукописях, вписан был в «1001 ночь» уже позже.

• Когда «1001 ночь» начала переписываться в Египте, в неё вошёл третий составной элемент: местные каирские сказки , del' genero picaresco, как говорит Эструп. Каирских сказок два типа: одни — бытовые фаблио, в которых излагаются ловкие проделки плутов и всякие забавные происшествия, причём бросаются камешки в огород нечестных и подкупных властей и духовенства; другие — сказки с элементом сверхъестественным и фантастическим, но совсем иного рода, чем в персидских сказках: там духи и демоны имеют среди людей своих любимцев и нелюбимцев, а здесь играет роль талисман, слепо помогающий своему владетелю, кто бы он ни был, и стихийно обращающийся против своего прежнего владетеля, если попадет в другие руки; темы таких сказок, вероятно, унаследованы арабским Египтом от классического, древнего Египта .

• В Египте же с той целью, чтобы сказочного материала хватило как раз на «1001 ночь», некоторые переписчики вставляли в сборник такие произведения, которые прежде имели совершенно отдельное литературное существование и составились в разные периоды: длинный роман о царе Номâне, враге христиан, Синдбадова книга, быть может, Приключения Синдбада-морехода, Царь Джильâд и министр Шимас, Ахыкâр Премудрый, Таваддода и др. В 1899 г. В. Шовен, рассмотрев египетские сказки «1001 ночи» с точки зрения художественности, отметил, что между ними есть талантливый, а остальные — бездарные. По соображениям Шовена, первая группа составилась раньше второй. Так как во второй группе рассыпано много рассказов об обращении евреев в ислам и есть много прямо заимствованного из литературы еврейской, то Шовен заключает, что последним, заключительным редактором «1001 ночи» был еврей, принявший Ислам; по его мнению, таким евреем мог бы быть псевдомаймонид, автор еврейской книги «Клятва», напечатанной в Константинополе в 1518 г.

Просмотров: 15308

<<<